Семёнов Игорь : другие произведения.

Катвасия часть1 глава 21

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Последняя глава первой части. Снова про Двинцова


Глава 21

  
   Рано утром Двинцов был разбужен давно забытым, раскатистым "Подъём!" К собственному удивлению, забытые привычки проснулись мгновенно. Одним махом взметнул тело с постели, натянул порты, запрыгнул в сапоги. Огляделся: никто доспехов не одевал, перешучиваясь, выбегали во двор в одних рубахах. Выскочил следом, никто не строился, народ плескался у колодца, у бронзовых рукомойников. Во дворе появился Рач, завопил тоненько:
   - Ну, сонные тетери, очи продрали, морды сполоснули? Теперь и пробежаться не грех! За мной! Рысью, чтоб коней своих не стыдно было!
   Хохоча, выбежали за ворота. Миновали посад, забухали сапогами по дороге, направляясь к ближайшему гаю. Затем выбежали к речке, искупались. Рач всю дорогу держался впереди, отставая лишь изредка, чтоб отвесить внушительного пинка отстающим. Псы всю дорогу увлечённо бежали рядом, отлучаясь в сторонку
   Возвращались быстрым шагом. Рач потребовал песню:
   - Запевай, хлопцы, мою любимую!
   Двинцов, в который уже раз в этом мире, услыхал давно знакомые слова и мелодию.
  
   Розпрягайте, хлопцы, коней,
   Та ий лягайте почивать!
   А я пиду в сад зеленый,
   В сад криниченьку копать!
   Алёнка, раз! Два! Три!
   Калина! Чорнявая дивчина
   В саду ягоду брала!
  
   Так, с песней, и вошли в Детинец, протопали к гридницкой. Сотник скомандовал:
   - Разбегайсь! Жди, покуда снидать покличуть! Покуда коней обиходьте!
   Вадим, не зная куда себя девать, вместе со всеми направился к конюшне. Слонялся, глазел на конские морды. Кто-то сунул, "Вынеси, мол", вёдра с помётом, кто-то попросил помочь натаскать воды в поилки.
   Подошёл Шостак с каким-то парнем, спросил:
   - Тебе коня дали?
   - Нет пока. Так ведь ещё неизвестно, примут меня или нет.
   - Примут, куда денутся! - уверенно заявил Шостак, - Ты вон, воевал даже, как не принять. На коне-то ездить умеешь?
   - Думаю, справлюсь, - осторожно ответил Двинцов, памятуя читанную когда-то "Русь изначальную" с описанными там тренировками с трёхпудовым булыжником, зажатым меж колен. Такого он, конечно же не мог.
   - Справишься, знамо дело! Знакомься, это Юрка. Мы с ним вместе росли, дома рядом были. У него батя тоже кожемяка, Курбатом зовут. А моего - Гордееем. А тебя, Вадим, как по отчеству?
   - Игоревич. Да зачем вам?
   - Ты всё ж старше. Впрочем, как знаешь. Пошли мыться, да в трапезную. Меня стряпухи послали народ кликать.
   - Так ты что, всё же загремел, как Рач обещал?
   - Ну, а как же! Он же меня догнал. А-а! Дохлое дело, от Рача сматываться. От него ещё ни один не убегал. Старый пень, а здоров бегать. Он, небось по ночам вообще в лося перекидывается.
   - Тогда уж в волка! - подхватил Юрка, - он и биться горазд!
   - А что, сохатый будто ратиться не может! Мало не покажется, коли копытом въедет, или на рога вздымет.
   - Оно так, - согласился Юрка, - Ладно, есть пошли, вон - все уж тронулись.
   Умывшись, направились в трапезную, расселись. Сидящий на возвышении Рач, принеся жертву Богам, взялся за ложку первым. Застучали посудой и остальные. Шостак шепнул:
   - Вадим, ты сильно не нагружайся, коли уж тебя Рач испытывать начнёт. Он нарочно сразу после утренника за тебя примется. Он же как думает: коли уж ты в кмети решил податься, то желудком своим управлять должен. А коли брюхо набьёшь, так и току от тебя, с непривычки-то мало будет.
   Двинцов согласно кивнул.
   Шостак оказался прав. На выходе его подловил сотник, сказал, хитровато щурясь:
   - Тебя, что ль спытать треба? Не обознался? Тогда шагай за мной. Стой! Ты куда это?
   - Как куда? - удивился Вадим, - кольчугу надеть, оружие взять.
   - Ага, разбежался. Не треба пока. Псов только заведи, нехай в гридницкой ждут.
   Вышли во двор, прошли почти к самой ограде. Рач буркнул:
   - Жди здесь! - и куда-то убежал.
   Вернулся, неся под мышкой два деревянных меча и пару таких же рогатин, бросил на землю, комментируя:
   - А щитов нам покуда тож не треба.
   Протянул один из мечей Двинцову:
   - Показуй, на что гож. Коли, сколь надо, супротив меня выстоишь, считай, что взял в дружину. А коли нет, не взыщи. Не младень, чтоб тебя с начал учить.
   - А сколько надо-то продержаться? - полюбопытствовал Вадим, примеряясь к оружию, пробуя балансировку, привыкая к весу, несколько большему, чем ожидал.
   - Сколь надо, то мне решать, не твоё телячье дело.
   Рач обратил внимание на то, что Двинцов прикидывает на руках вес деревяшки, усмехнулся:
   - Что, тяжеловат? То так, боевой куда легче. Зато такой вот палкой помашешь каждодневно, так тебе в бою настоящий-то меч пушинкой покажется... Берегись!
   Сотник внезапно прыгнул на Двинцова, рубя с разворота на уровне груди. Тот едва успел отскочить, чуть не упал, при этом извернувшись чудом от ещё одного удара. Перекувыркнулся через спину, тут же, разозлившись, бросился на Рача, пытаясь достать в глубоком выпаде. Казалось: вот он, Рач, вот сейчас и упрётся меч в грудь сотника, ан нет! Рач оказался где-то слева, а Вадим попросту пролетел мимо, вновь едва не растянувшись. Рач крикнул:
   - Ну! Чего ты ходишь?! Давай как следует - я не буду ничего делать. Не боись, сильно не расшибёшься!
   Двинцов осмелел, решил пойти на хитрость. Стараясь быть поточнее, подобрался к Рачу и, внезапно отбросив в сторону меч сделал захват правой за левую руку сотника поближе к плечу, как бы для броска через бедро. Точнее, Вадиму только показалось, что сделал, потому что, хоть Рач и не убрал своей руки, но Вадимова словно провалилась сквозь пустоту, и Двинцов повалился назад.
   - Да не бойся, не лякайся, хватай за мене сильнее! - ободрил Рач, тоже отбросив меч.
   Не понимая, как же это он оконфузился, Двинцов вскочил на ноги и сделал захват левой за его правую, а правой - за шею и... упал сквозь ту же пустоту вперёд, едва успев подставить руки, так, что даже отбил ладони о землю. Тут уж Вадим понял, что что-то не так, и начал действовать с предельной осторожностью, но быстрее. И при каждом входе в захват оказывался в пустоте, которая хлёстко била Двинцова о землю. С какого-то момента Вадим уже не надеялся провести бросок и бился лишь за то, чтобы не упасть, просто устоять на ногах. Ему всё казалось, что он теперь понял и у него получится. Но не получилось раз двадцать, если не больше. При этом сам Рач даже не делал попыток Двинцова не то что там бросить или ударить, даже подтолкнуть слегка. Он только смеялся, а потом начал спрашивать:
   - Смекнул? Ну, смекнул наконец? Видишь её? Нет? Да?
   "Её" Двинцов никакую не видел, но какое-то понимание у него постепенно начало появляться. Наконец, Вадим не выдержал и, отдуваясь, спросил Рача:
   - Да кого видеть-то?
   Тогда старик отодвинулся от Двинцова и показал на свою грудь, даже постучал по ней:
   - Смотри! Плотная, да?
   Двинцов кивнул.
   - Да ты потрогай!
   Вадим потрогал, даже постучал по ней кулаком.
   - Очевидно?
   - Очевидно.
   - А я тебе говорю, что это пустота!
   - Как?
   - Так! Это и есть главная западня, в которую тебя твоя голова ловит. Очевидность - то ж только людское мнение, а вовсе не закон! Не закон! Это твоё право - верить в неё или не верить. Вот ты веришь, что тело моё плотное, - Рач ещё раз постучал себя по груди, - и ты плотный. А я не верю! Я просто вижу пустоту - и я пустой! Я - пустота! Ну-ка, возьми меня! - и Рач опять начал двигаться вокруг Двинцова, и тело его исчезало, словно тая из Вадимовых рук. Помучив Двинцова ещё некоторое время, сотник сжалился:
   - Довольно с тебя!
   Вадим обессилено опустился на землю, утирая пот, заливший глаза.
   Рач похихикивал:
   - Бой, это, брат, не руками махать. Это работа. А работа тоже всякая бывает. Такая, как я показал, называется пустеньем. Желанье будет, так со временем и её постигнешь. Она, правда, не каждому даётся, тут не головой, не мясом надо работать - всею душой! Э! Ты куда опять?
   Двинцов обернулся:
   - За пожитками своими, куда ещё! И так ведь ясно, что не гожусь!
   - Да постой ты! Экий ты заполошный! Гож, да гож же ты! Беру в свою сотню. Рухаешься гоже, швидкости хватает, меч тоже не как ложку держишь. Чего ж ещё? А про пустенье я ж сказал тебе уже: то дило не всяк кметь знает, а кто и знает, не всяк володеть может. Выдержал ты моё спытанье. Воеводу не ищи, Стойгнева, то бишь, я ему сам о тебе обскажу, всё одно мы в соседях живём. Чего раньше времени на глаза воеводам лезть! Отличишься в деле, тогда и иди с воеводами ручкаться.
   Рач подошёл, ободряюще хлопнул Двинцова по плечу:
   - Пойдём, хлопче, коняку тебе подберём, чтоб по душе друг дружке пришлись. В моей сотне все комонные. Броня да прочая справа у тебя, я бачил, своя добрая. Откуда добыл?
   - Берегини подарили.
   - У-у-у! - восхищённо протянул сотник - то добра справа.
   Отправились к конюшне, Рач попросил конюхов вывести во двор свободных, "бесхозных". Старший конюх мрачно спросил Двинцова:
   - Одних жеребцов, или кобыл тоже вести?
   - Кобыл не надо, - попросил Вадим.
   Конюх ворча побрёл между стойлами:
   - Конечно, всем жеребцов подавай, никто лишних забот не хочет, никто "кобылятником" быть не желает. Да. А кобыла, чтоб вы все знали, она преданней, она послушней, ей только внимания чуток удели, потом сам её ни на что не бросишь, никаких тебе жеребцов не понадобится. Так разве кто понимает по-настоящему. Ээх-ма!
   Во двор вывели полтора десятка трёхлеток, взяв под уздцы, бегом провели по кругу, остановились. Вадим обошёл всех, полагаясь не на какое-то там знание конских статей (навроде поиска коня с двумя "продухами" в каждой ноздре), а надеясь на озарение, наитие, так как выбрать прежде всего хотелось бы друга, а не транспортное средство. Кто-то из конюхов сунул в руку Двинцову густо посоленный ломоть ржаного хлеба. Пройдя по первому разу, никого не выбрал, не отличил. Все казались одинаковыми, невзирая на масть. Все, как негры для европейца, были на одно лицо. Пошёл ещё раз. Неожиданно рыжий с белой лысинкой на лбу жеребец, когда Двинцов уже миновал его, всхрапнул обиженно, мол "Чего мимо идёшь, дурак!", топнул капризно правой ногой в высоком белом "чулке", вскинул голову вверх, заржал горделиво: "Глянь только, человек, каков я!" Двинцов обернулся, всматриваясь. Вмешался конюх:
   - Этого-то как раз не советую. Норовист и капризен. Его уж трое брало, сам, змей навязывается, вот как сейчас к тебе. Все трое и назад свели. Ни строю знать не хочет, ни бою. Одно лишь, что ближних к нему коней зубами тяпнуть норовит. Разве что из седла седока не выбрасывает, добре, видать, табунщики объездили. Огнищанам сдавать думаем, пусть его за ралом походит, коль уж к ратному делу неспособен. Там-то норов свой укоротит.
   Вадиму показалось, что конь укоряюще посмотрел сначала на конюха, затем - на Двинцова и тяжело вздохнул.
   - А вот его и возьму! - весело сказал Вадим, скармливая хлеб жеребцу, - Авось, поладим. Я вот тоже упрямый! Идёшь со мной, чудо рыжее? - спросил уже коня, потрепав по холке. Тот сунулся мордой навстречу, фыркнул согласно.
   - Бери-бери! - передавая Двинцову узду, проворчал конюх, - Сам же не сегодня, так завтра назад приведёшь, последнюю клячу просить станешь, только чтоб от этого избавили.
   - А вот и не стану, - рассмеялся Двинцов, - Сёдла-то у вас где? Сейчас и прокатимся!
   - По стенам развешаны. Там всякие. Бери козачье, в нём на походе и подремать можно, - посоветовал Рач.
   - Можно и козачье, коли коня не жалко, - вмешался конюх, - Оно ведь без ленчиков, коню прямо на хребет давить будет. Да и на рысях придётся в стременах стоять.
   - Это так, - согласился Рач, - сам думай, хлопче.
   Вадим выбрал седло, узду, чепрак с потником. Попутно им с конём определили стойло. Тут же оседлал, затянул подпругу, паперсь на груди, прикинул по росту стремена. Стал одевать узду. Конь стальное грызло взял осторожно. Вывел наружу, вскочил в седло, про себя радуясь былому недолгому обучению верховой езде в секции пятиборья. Правда, про себя подумал, что с долгой отвычки задница к вечеру всё одно протестовать начнёт и сидеть на чём-либо ещё откажется, требуя принять лежачее положение. Ну, да это мелочи. В седле уже спохватился:
   - Как звать-то его?
   - Как назовёшь, да как он согласится, так и будет. Дело твоё да евоное. Тут чужих не требуется, - ответил конюх.
   - Тогда Рудом будет! Согласен на Руда? - переспросил Двинцов жеребца. И вновь Вадиму померещилось, что конь в ответ согласно кивнул.
   На душе отчего-то сразу стало легко. Двинцов подобрал поводья, слегка взял в шенкеля. Руд неожиданно для всех, кроме Вадима, рванул с места в дикий карьер, чуть не сметя стоящих на пути конюхов, отскочивших с ругательствами на двух сумасшедших. Проскочили ворота Детинца, затем Кромника, мигом пролетели сквозь посад, выпорхнули к речке и привольно понеслись по-над яром.
   Это нельзя было даже назвать восторгом, разве только с добавкою "щенячий". Это была не скачка, а полёт, пьянящий и ужасающий. Со стороны казалось, что кто-то, или конь, или всадник, иль оба вместе сошли с ума и несутся, не глядя под ноги, навстречу своей неминучей гибели, что вот-вот, и соскользнёт конское копыто с узкой тропки и низринутся, ломаясь, два тела с обрыва в тьму речного омута, жадно поджидающего внизу свои жертвы. Двинцов, задыхаясь, жадно пил рвущийся навстречу ветер, глотая его сразу до самой глубины лёгких. Он что-то дико вопил, кажется, даже визжал, раскидывал руки, откидывался в седле назад, вновь прилипал к конской шее. Взмыли на какой-то утёс, на самую его кручу, вскинулись на дыбы на самом краешке да так и застыли на мгновенье, протянувшееся вечностью. Мгновенье, за которое оба успели всё-всё сказать молча друг другу и всё-всё о друг друге понять, понять и принять со всеми прибабахами и заморочками, у обоих достаточными.
   Медленно-осторожно опустился Руд на передние ноги, оглянулся на Вадима. Тот соскочил, обнял Рудову шею, не обращая внимания на бьющий прямо в ноздри острый, тяжёлый аромат конского пота. И так стояли, долго глядя вдаль, провожая глазами проплывающие облака, выискивая взглядом высоко-высоко парящего сокола - своего брата по любви к полёту. И неважно при том было обоим, что сокол-то летел в небе, а они стелились по-над самой землёй. Всё равно это был настоящий полёт, и, как знать, может быть когда-нибудь, оба они, разбежавшись, оторвутся от земли и ринутся в лазурную необъятную высь - выше и выше!
   Намечтавшись, отправились обратно. Поначалу шли рядом неспешным шагом. Затем Руд, наклонив голову, цапнул за ворот, потянул к себе на спину: "Ты чего? Влазь давай в седло. А то люди не так поймут, решат, что я тебя сбросил. Да и невелик из тебя груз, чуть поболе седельного". Двинцов хмыкнул: "Так уж и чуть!" В седло, однако вскочил, неспешной грунью добрались до конюшни. Расседлав, Вадим проводил Руда по двору, чтоб охолонул, вычистил, расчесал гриву и хвост, затем только решился напоить. Конь насмешливо покосился на друга: "Чудак, неж-то я без тебя не ведаю, когда мне можно пить, а когда нет!" Двинцов смущённо промолчал, отвернулся, делая вид, что чрезвычайно занят развешиванием сбруи по колышкам, вбитым в стену. Руд понимающе заржал: "Привыкай, брат!" Двинцов отмахнулся, буркнул уже вслух:
   - Да ну тебя, леший рыжий! Я вот тебя тоже на язык поддену, не обрадуешься!... И вообще, мне бежать надо. Меня этот, как его - волхв к себе ждёт. Разговор у нас будет серьёзный.
   В конюшню вбежал Рач, за ним - старший конюх:
   - Живы! От дурни, от дурни, а! А коли б расшиблись к бисовой матери? На самом юру плясать удумали, а! Весь же город видел, да гадал, что там за дурни! А мне что - сознаваться всему свету, что те два дурня мои, с моей сотни?! Чтоб я того больше не бачил! А то обоих вовек из конюшни не выпущу, разве что стреножу обоих! Вот уж точно: дурак дурака увидал издалека! Не-е-ет, Сашко, - обернулся Рач к конюху, - эти два разляляя как друг для дружки родились! Они-то ни в жисть друг от друга не откажутся. Так что, Сашко, друг ситный, с тебя мёду корчага! Проспорил ты: "Не приведёт Вадим коня назад!" - передразнил сотник, - Съел, да?! Пошли-пошли, корчма ждёт, мёд стынет! И вообще, у меня праздник сегодня, радость большая!
   - Это какая ещё?
   - Ещё раз дедом стал! Внучка у меня родилась с рассветом! Глазёнки - грома-а-адные, как у совёнка! Так и назвали - Софьей, Софиюшкой, Совушкой. За то - наособь выпить надо!
   Хохоча, оба ушли.
   Вадим сходил за псами, познакомил обоих с Рудом. Обнюхались, присмотрелись и, кажется, друг дружку устроили.
   Солнце уже висело высоко над головой, пора было идти к Отокару.
  

* * *

  
   Отокаров дом отыскал без труда. Поднялся по ступеням, ведущим на второй поверх, минуя подклеть и нижнюю клеть. Толкнул незапертую дверь, вошёл, огляделся, окликнул:
   - Есть кто жив человек?
   - Да есть тут один, если присмотреться, конечно, - раздался голос из угла справа от окна горницы.
   Вадим всмотрелся, щурясь на солнце, лучи которого, проникая сквозь стёкла высокого окна, заливали ярким светом гориницу. Из-за стола, видимый в лучах неясным силуэтом, приподнялся Отокар, подошел к Двинцову, протягивая руку:
   - Здрав будь, что ли. Да ты проходи, мне в горнице столбы без надобности. Садись вон хоть на лавку.
   Уселись, Отокар предложил отобедать вместе. Вадим не отказался, внезапно почувствовав голод при виде накрытого стола. Вошла стройная меленького росточка женщина, поклонилась гостю.
   - Женушка моя любимая, Варенька, - представил Отокар, - а про него я тебе вчера сказывал, Вадимом кличут. Угощай гостя, хозяйка.
   Варенька наполнила мёдом ковш, с поклоном поднесла Двинцову. Тот, вовремя вспомнив древний обычай "поцелуйного обряда", принял, отпил немного, услыхав окрик Отокара: "До дна!", послушно допил, вернул ковш хозяйке, наклонившись, поцеловал её в губы, чувствуя, что почему-то краснеет. Это заметили и хозяева. Варенька в ответ тоже запунцовела, прикрылась смущённо рукавом, присела на скамью рядом с мужем. Отокар хохотнул:
   - Ну, не знал, что тут одни красны девицы собрались! Вадим! Аль ты ни разу поцелуя в жизни своей не дарил? Так тебя тогда срочно женить надобно. У нас девушки кругом, только оглянись - очи в разные стороны разбегутся! По любой душе сыщется! Что, люба моя, подберём пришлецу невесту?
   - А что?! И подберём, - рассмеялась Варя, - вы покуда ешьте давайте, а то какой невесте жених-заморыш понадобится! Да и ты поберегись, а то вот сбегу с кем поздоровее, коль себя заморишь.
   - Я уж постараюсь, -улыбнулся Отокар, - а то как же я без тебя? Пропаду ведь.
   - Пропадёшь! - засмеялась Варенька, - ты ж, опричь книг своих да мечей в доме ничего не знаешь. Где что лежит - днём с огнём не сыщешь. Да и дети как? Что им, вместо тебя кота заводить, чтоб кого трепать вечерами было. Да "почемучками" своими мучить кого? Меня, что ль? Не согласна на то! Да ну вас, болтунов! - спохватилась она - есть-то кто будет? Ну-ка, живо сметайте!
   Отокар с Вадимом демонстративно нагнулись над мисками, старательно работая челюстями.
   - Ну, теперь за себя-то я спокоен, - откладывая через некоторое время в сторону ложку, сказал Отокар, - я своего не упущу, худеть да слабеть не собираюсь, а за столом, так и вовсе, сильней меня богатыря во всех землях славенских не сыщешь. Вадим, ты догадайся, как меня мальцом соседские ребята прозывали?
   - Как?
   - Отокарко-Объедало. Я и гулять без шматка хлеба с салом не выходил из дому. Не то что здоровый - жирный был, что бочонок. Это я потом, когда на выучку к Рачу попал, так дурное сало согнал с себя, одни жилы остались да мяса чуток. Да! Тебя ж тот Рач с утра испытать должен был! И как, взял в сотню?
   - Взял. Я и коня себе подобрал, - похвастал Вадим, расплываясь в улыбке при воспоминании о скачке с Рудом.
   - Что, добрый конь?
   - Лучше не бывает!
   - С тобою Рач не шутковал?
   - Это о чём? - не понял Двинцов.
   - В пустенье не играл?
   - А-а! Было дело, всего запарил. Я уж думал: всё, не гожусь. Решил, что у вас тут все так могут.
   - Да нет, не все, - отмахнулся Отокар, - Добро было бы, коли б все так могли. Рач, он ещё когда на Волыни жил, с каликами походил, от них и выучился. Поглянулся, видать, чем-то. А сам вот в волхвы не подался, хотя ведает многое. Ему, вишь, ратное дело милее. А мне, может, оно тоже больше любо, да я всё больше в книжках сижу.
   Варя вышла, собрав посуду. Волхв встрепенулся:
   - А ты, часом, хоть одну книговину с собою не протащил? Или я уже спрашивал?
   - Да нет, я ж говорил уже, случайно к вам попал.
   - Жаль! А ты погляди, что я собрал: здесь, помимо наших, и ваших книг немало будет!
   Отокар горделиво обвёл рукой огромные, до потолка, стеллажи с книгами, протянувшиеся почти во все стены горницы:
   - Тут и древние, чуть не с раздела миров, тут и нонешние. Из ваших, что волю Богов толковать пытались и Библия есть христианская, и Коран, и Авеста, и Сократ с другими любомудрами. Даже Мао Цзе-дуна какого-то один чудик приволок, завалялась где-то, пустая книжонка, к чему её только на русский язык переводили! И по истории вашего мира есть, всё больше на русском языке. Вот глянь, - Отокар повёл Двинцова вдоль стеллажей, тыча пальцами, - Геродот да Плутарх - на греческом, Гай Юлий Цезарь, Гай Светоний - на латыни, да ещё Плиний Старший, у него, правда, как и у Геродота, больше на небылицы смахивает, Гальфрид Монмутский да Гиббон - на аглицком, Фруассар - на французском, русские - Костомаров, Забелин, Татищев, Валишевский, Карамзин, Соловьёв. И иные книги собрал ваши, кои вы художественными кличете. Тут у меня и Толстые Лев с Алексеем, и Бальзак с Лермонтовым, и Дюма с Диккенсом, и Достоевский с Пушкиным, и Байрон с Петраркою есть. Да много кого - сам гляди! Полжизни собираю.
   Двинцов потрясённо обвел глазами полки, спросил:
   - А ты что, сам на всех этих языках читать можешь?
   - А то как же! Дядю что ли просить?
   - Так их же выучить надо было. А как, если в вашем мире на тех языках и не говорит никто?
   - Ой ли! Так ведь все языки когда-то из одного вышли! Малость призадуматься - и дело готово. Говорить-то я, может и не смогу, а вот письменную речь разумею добре. Тут, как и везде, не токмо головою, а и душой вникать надо, тогда всё и получится. Сознание быть должно. Быть и работать.
   - Угу, - поддакнул Вадим.
   - Не разумеешь? Ну ладно, - вдруг сказал Отокар и указал на невесть откуда взявшуюся на пороге горницы рыже-белую кошку. Дверь была отворена, и кошка, очевидно, случайно забрела, - У кошки есть сознание, умник?
   Личность Двинцова тут же воспользовалась случаем, чтобы продемонстрировать его победительный интеллект, и он мудрено пошутил словами из анекдота:
   - Ну так, немножко есть, конечно, едва-едва самой хватает!
   Отокар Двинцовского остроумия не оценил. Просто наморщил в ответ лоб, подняв глаза. Вадим тут же бросился оправдываться:
   - Я хочу сказать, что, конечно, какое-то сознание у неё есть.
   Тогда Отокар поднял палец и медленно и спокойно показал им на кошку. Та встрепенулась и подняла голову, словно почувствовала прикосновение. Тогда Отокар так же медленно и с какой-то силою в движении повёл пальцем, указывая ей путь к Вадиму на колени. И кошка пошла. Когда она уже оказалась у Двинцова, тот вдруг испытал приступ пронзительного страха: ему представилось, что сейчас Отокар велит кошке вскинуться, выпустить когти и оскалиться на него, на Двинцова... Кошмарный образ, и не понятно, что в таком случае делать. Но Отокар просто показал ей пальцем на дверь, и кошка, к вящему своему и Двинцовскому облегчению умчалась по своим кошачьим делам.
   Отокар не дал Двинцову ни высказать восхищение, ни поделиться потрясением, он просто спросил:
   - Ну? Есть у неё сознание?
   Двинцов изобразил недоумение, ему непонятно было, какое этот фокус может иметь отношение к сознанию.
   - Может, ты хочешь сказать, что она прочитала твои мысли? Или ты на её языке говорил? - нашёлся Двинцов, - Ты передал, а она прочитала?
   Отокар покачал головою, подумал и поманил Вадим пальцем, показав на лавку рядом с собою. Тут же целый обвал мыслей овладел Вадимом. В этом было что-то унизительное. Вернее сказать, Вадим подозревал, что обращение с ним, как с кошкой, имеет целью его унизить. К тому же Вадим всё равно не понимал, как это может быть сходно, ведь кошка явно шла управляемая, он же пойдёт осознанно. "Или не пойду!" - решил Вадим и вдруг понял, что что-то мешает ему распрямиться. В первый миг мелькнула мысль, что он зацепился за что-то одеждой, но тут же Двинцов эту мысль отбросил, потому что ощущения были совсем другими. В следующий миг Вадим подумал, что приклеился штанами. Но то, что удерживало его, было не сзади, - Вадим в него упирался! Что-то мягкое и упругое, исходившее из ладони волхва. Вот тут сравнение с управляемой кошкой снова вернулось, и Вадим рванулся, но в результате лишь отлетел на скамью. Это было его первое столкновение с совершенно непонятным, бесконтактным воздействием. Двинцов ранее не знал ни такого воздействия, ни своих возможностей, но он дрался! Он не хотел сдаваться, Вадим, что называется, озверел и, раз за разом, молча бросался на эту невидимую стену, чтобы снова быть отброшенным на скамью. Ничего не получалось, но Вадим подумал, что если он сдастся, то потеряет веру в себя, и начал драться с ещё большим остервенением. Воспоминание о том, что сегодня его, как котёнка уже валял по земля Рач, только прибавило ярости. Если бы Вадим прорвался, он бы точно избил Отокара до полусмерти. Но все его рывки заканчивались на лавке, и Вадим внезапно начал чувствовать отчаяние. В следующий миг пришла боль от того, что Вадим ощущал себя смешным из-за своих нелепых телодвижений. Когда-то он часто дрался, бывало, что и получал, но когда вдруг осознал, как с ним обходится волхв, и насколько тщетны все его усилия, мелькнула мысль: "Я могу и не выжить!" Очевидно, мысли о смерти очищают, потому что после неё голова стала ясной, и Вадиму просто захотелось научиться такому. И тут же Отокар опустил руку.
   - Это называется "накат". Сознание у нас у всех одинаковое, - сразу же заговорил он, не давая Двинцову скатиться в переживание собственной униженности, - Мышление разное... Точнее, осознавание. Ладно! После об этом, а то ещё больше запутаешься. Давай, смотри лучше.
   Отокар встал и пригляделся к Вадиму внимательно. Тот каким-то образом понял вопрос и ответил:
   - Я в порядке, давай, - и Вадиму показалось странным, как легко в этом состоянии он простил волхва за разрушение его личности, но тут до Двинцова дошло, что это лишь необходимая часть его новой жизни, построения его подлинной личности.
   И тогда Отокар раскрыл руки и начал двигаться вокруг Двинцова. Что это было! Он действительно лепил Вадима, словно воск, и Двинцов знал теперь, что должна чувствовать горящая свечка. Голова сохраняла пришедшую ясность и спокойствие. Лишь изредка мелькала мысль: не потерять бы, не выпасть бы только в жалость к себе или в обиды. Но заряд был настолько силён, да и интерес тоже, что Двинцова хватило бы ещё на пару суток такой работы.
   Это было долгое и завораживающее священнодейство, которое не только описать, вспомнить позже было почти невозможно. В нём больше не было ничего пугающего, хотя, как позднее казалось Двинцову, на то время он утерял и личность и мышление. Но зато он обрёл видение, и оно, это видение, со всей очевидностью показывало, что в пространстве вокруг разлита некая полуматериальная тончайшая среда, плотность которой меняется по мере приближения к Двинцовскому телу. Но и само это тело лишь её продолжение.
   - Вот тебе сознание, - сказал в какой-то миг Отокар, убедившись, что Вадим видит, - И тело - это сознание, только створожившееся сознание...
   - Отокар, спросил его Вадим, переполненный радостью откровения, - а как далеко это разливается от тела? Где оно оканчивается?
   Волхв какое-то время всматривался в Двинцова, непонятно тяжело вздохнул и ответил почему-то грустно, почти с тоской:
   - Оно не заканчивается... нигде...

* * *

  
   Некоторое время сидели молча. Вадим переваривал увиденное. Отокар прервал молчание:
   - Ну, а теперь спрашивай, что в нашем мире непонятного встретил. Только про сегодняшнее не надо покуда, после учиться будешь, коли желание такое не пропадёт.
   Двинцов хотел было возразить, что, мол, желание у него ни за что и никогда не исчезнет, но отчего-то сдержался. Спросить решил о другом:
   - Отокар, а вот я, как в город пришёл, храм видел. А я в книгах про похожие времена, ну, в нашем мире, конечно, читал, что славяне священников и жрецов не имеют, а "сами требы творяху". И про храмы тоже, что не было их. Кроме разве что в Арконе на Рюгене. А у вас тут - и храмы и вы при храмах... По-другому всё что ли?
   - Да нет, не по-другому. Кой-что из книг ваших и я читал, в чём сам уже убедился. Не всё в них верно, одначе читать-то тебе надо было повнимательнее. Ты не обижайся только. А то я могу и по-церковнославянски начать тебе отвечать, раз уж ты на нём вопросы задаёшь. Всё ли поймёшь тогда? Хотя, правильнеё будет сказать - по-старосербски. Этот язык Константин с Мефодием для общеславянской христианской азбуки взяли. А сами буквы - в Тьмуторокани, буквы русские. Ладно, о том после прочитаешь. Храмы тоже всегда были. Только в них не служит никто, подобно священникам вашим. Я - волхв, а не жрец. Разница огромная. Моё дело - знания копить да беречь, да другим, кто возжелает, передавать. С Богами у нас каждый сам говорит, без посредников, ни к чему они в таком деле. А храмы? Ты вот Аркону на Буян-острове помянул. Это ведь не зря. Место одно из святых, может, потому и сохранялось оно у вас дольше многих иных. Такие ещё до разделения миров возникли. Вот ещё неподалёку от сюда такое место есть - Аркаим-гора, её ещё Медвежьей кличут. Кайле-град возле неё стоит. У вас о нём и не слыхивали.
   - Как не слыхивали?! - возмутился Двинцов, - Сам в газетах читал, как его раскопали, что город древний заброшенный нашли. Вроде как покинули его жители, даже вещей почти не было.
   - Разве что раскопали. Вещей не нашли и ничего не поняли, - вздохнул Отокар. - В вашем мире о Винете-городе сказки рассказывают, а у нас стоит он, как стоял, в устье Одры-реки. И валы его до сей поры надёжно от затопления морскими водами хранят. У вас там даже и не помнят, что человечество на Коле зародилось, на Кольском полуострове, по-вашему. Ну, не только там, вообще в арктических землях. А ваши учёные всё прародину людскую в тёплых краях ищут, невдомёк им, что со временем теплые края с холодными меняются, а уж если ещё пакость какая на землю с небес свалится, так и тем паче. Плиния хотя бы вашего почитали, что он о Гиперборее пишет. Или Гомера того же осмыслили. Куда там Одиссей столько лет плавает? Что за края такие, где по полгода солнца не видно? Греки в Гомеровы времена туда уж не ходили. Так это у них, память о прародине в былях осталась. На Соловейских островах побывать надо, Соловецких, по-вашему. А острова Тулы уж и на нашей земле нет с городом великим заветным Солнца. Тот остров ещё до раздела миров под лёд ушёл. А вот город Леденец (Отокар произнёс с ударением на первый слог) на Студёном море у нас до сей поры стоит и стоять будет. И терем там стоит до сей поры, про которые в песнях поётся. Есть у вас такая былина-старина "О Соловье Будимировиче", так в ней сказано:
   Чудо в тереме показалося:
   На небе солнце - в тереме солнце,
   На небе месяц - в тереме месяц,
   На небе звёзды - в тереме звёзды,
   На небе заря - в тереме заря
   И вся красота поднебесная
  
   - А вот о том же в другом месте, - продолжил Отокар, доставая с полки книгу, пояснил, - Сборник сказок, издан в 1841 году Сахаровым в Петербурге. Сказка "Семь Симеонов". Так вот, слушай, куда там братья попадают, переплыв Окиян море глубокое: "Как и тот ли терем изукрашенный был красоты несказанныя: внутри его, терема изукрашенного, ходит красно солнышко, словно на небе. Красно солнышко зайдёт, молодой месяц по небу похаживает, золотые рога на все стороны покладывает. Часты звёзды изнасеяны по стенам, словно маков цвет. А построен тот терем изукрашенный на семи верстах с половиною; а высота того терема несказанная."
   Отокар закрыл книгу, поставил на место, обернулся к Вадиму:
   - Ну как, не догадался, о чём ваши предки сказки да побаски сказывали?
   Вадим помотал головой.
   - Зря! Отгадка-то нетрудная. Хочешь, языком вашим говоря, обсерваторией, а хочешь - планетарием называй. И то, и другое верно будет. Так-то! А по нашему так будет: терем звездоглядный. Самый древний на Земле-матушке... Что рот раскрыл?
   - Да я так, ничего. Ты вот про храмы так и не ответил.
   - А чего там отвечать. Слыхал, небось такое: храм должен не из камней быть, а из рёбер. Каждый свой храм должен в душе своей выстроить. А из камня ли, дерева ли храмы ставим, чтоб напоминанием служили, каково в душе быть должно: чисто и не суетно, весело и красиво. Вот и всё. Ты вот, наверное, в христианстве крещён был?
   - Угу.
   - А Библию-то хоть прочёл?
   - Угу.
   - Но понял мало. Так ведь? Душой читать надо было, а не головой. Я вот точно не помню, где-то в Ветхом Завете есть притча о сухих костях. Помнишь такую?
   - Нет, не припомню.
   - А жаль. Там Бог показывает пророку поле, усеянное сухими костями и говорит о том, что желание его, чтоб все те кости плотью оделись. Погоди, я лучше прочту тебе, - Отокар потянул с полки Библию, полистал, отыскивая нужное место, - Это книга пророка Иезекиля, тридцать седьмая глава. Вот, послушай: "Была ко мне рука Господа, и Господь вывел меня духом и поставил меня среди поля, и оно было полно костей, и обвёл меня кругом около них, и вот весьма много их на поверхности поля, и вот они весьма сухи. И сказал мне: сын человеческий! Оживут ли кости сии? Я сказал: Господи Боже! Ты знаешь это. И сказал мне: изреки пророчество на кости сии и скажи им: "Кости сухие! Слушайте слово Господне!" Так говорит Господь Бог костям сим: "Вот, Я введу дух в вас, и оживёте. И обложу вас жилами, выращу на вас плоть, и покрою вас кожею, и введу в вас дух, и оживёте, и узнаете, что Я Господь". Я изрёк пророчество, как повелено было мне, и когда я пророчествовал, произошёл шум, и вот движение, и стали сближаться кости, кость с костью своею. И видел я: и вот жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху, а духа не было в них. Тогда сказал Он мне: изреки пророчество духу, изреки пророчество, сын человеческий, и скажи духу: так говорит Господь Бог: от четырёх ветров, приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут. И я изрёк пророчество, как Он повелел мне, и вошёл в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои - весьма, весьма великое полчище. И сказал Он мне: сын человеческий! Кости сии - весь дом Израилев. Вот, они говорят: "иссохли кости наши, и погиблаадежда наша, мы оторваны от корня". Посему изреки пророчество и скажи им: так говорит Господь Бог: вот, я открою гробы ваши и выведу вс, народ мой, из гробов ваших... и вложу в вас дух мой, и оживёте, и помещу вас на земле вашей, и узнаете, что Я, Господь, сказал это - и сделал, говорит Господь", - Отокар закрыл книгу, перевёл дыхание, - Ну что, уясил что-нибудь? То ведь не о чуде каком-то говорилось. И уж, тем паче, не бредил пророк вашего мира. Сухие кости - суть люди, каждый в отдельности, душами высохшие в мире вашем, Богов не видевшем почти, дух божий утратившие почти. В плену обманов своих, что гробами вам стали, томитесь. И, лишь Божью искру в душу приняв, Кресенье святое, на Тропу Троянову встав, "Рища её чресь поля на горы", как в вашем "Слове о полку Игореве" сказано, может душа истинной плотью одеться. А там и вместе собраться, кость к кости - вот и хороминка готова, а там и до храма недалеко, хорома соборного, вселюдского. Не Крещение, а Кресенье! Крест не при чём, позже спутали. Крест - то колесо солнечное, знак огня небесного. Кресенье, от "крес" - огонь, и "воскреснуть" - чрез святой огонь возродиться. Огонь - свет, свет - свят! И слово - огонь, и язык - свет!
   Отокар упёрся в Вадима взглядом, спросил вдруг резко:
   - Зачем ты пришёл? - не давая ответить, продолжил, - Не сюда, а вообще, в Мир подсолнечный! Куда идёшь ты? Куда встанешь? Посерёдке человеку быть не дано! То лишь дерьму позволительно: ещё воняет, но уже травку удобрило. Да и то - до срока. Что такое Мир? Знаешь ли, ведаешь ль? Мир - это место, в котором можно жить. Телесно или духовно - не в том суть. Если место даёт тебе всё необходимое, чтобы жизнь не погибла - это уже Мир, даже если это всего лишь каменный мешок поруба или душная горница прикованного к постели болезнью. Но ежели Мир, место даёт тебе пищу к охоте, желанию - то это уже Желанный Мир! Потому что охота, охота жить - это и есть желание нашего духа, которое и приводит его в этот Мир. Человечество пришло в этот Мир Тропой Трояновой, идёт Тропою по Земле и Тропою когда-нибудь уйдёт. И потому мы легки на ногу, потому мы и в движении. Не как кочевники, кочевнику Тропа не нужна. Это и в твоём мире осталось, хоть многое и перековеркали. Вот что такое Земля и пашня, труд вообще. Не место боя! Не место боя, какое преодолеть надо, а Место Жизни! Да, там текут кровь и пот, но там и праздники празднуются, и обряды творятся. Перевод жизни на язык войны - страшное, от Кривды это. Даже война - труд!
   Отокар говорил увлечённо, вдохновенно, глаза его сияли. Он вдруг спросил:
   - Вот тебе Рач кой-чего показал, я тоже. Что это по-твоему?
   - Ну, колдовство, магия, уменье такое.
   - Опять всё в кучу смешал! Колдовство - это здравый смысл. А здравый смысл - это ловушка мышления, если к ему относиться более, чем к орудию труда, причём одному из многих. Ворота в человеческое естество - не здравый смысл, а Разум. Суметь, смочь открыть эти врата - вот тебе и магия. Магия - значит МОГИЯ. Кто могёт, тот и маг.
   Отокар подошёл к Двинцову, обнял за плечи:
   - Ступай уж, переполнился ты на сегодня, скоро из ушей выплёскиваться начнёт. Ступай, по полочкам всё в голове своей разложи, осмысли. После чрез душу свою пропусти. Что она примет, что - не пока. Свидимся ещё. Я тебя в волхвы пока не зову, самому решать. Обещать тоже ничего не буду. Может, ты и не сумеешь ничего никогда. Да и времени у тебя мало будет на моё учение, Рач с тебя по сорок потов за день сгонять учнёт, не то ко мне зайти, рукой-ногой пошевелить не сможешь к вечеру. После поговорим. Там всё видно будет.
   Вадим попрощался с Отокаром и направился домой (как он уже про себя называл гридницкую), на ходу мотая тяжёлой ошалевшей от обилия информации головой.
   Выйдя от волхва, с удивлением обнаружил, что солнце уже клонится к закату. А он-то ещё собирался сегодня потренироваться с оружием, и, если удастся, попросить Рача показать приёмы пустенья. Из всех планов пришлось выбрать немногое: ужин, чистка коня, уборка помещений и сон. Заснуть, правда, долго не мог, ворочался с боку на бок, вставал попить воды. Мешало переплетение мыслей в голове, вдобавок, ныли полученные милостью Рача и Отокара ушибы. Заснул уже только далеко за полночь.
  

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

  
   Грызло - мундштук
   Константин - имя св. Кирилла до принятия иноческого чина
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"